Михаил Булгаков считал, и, в определённом смысле, небезосновательно считал, что у него были со Сталиным особые отношения. Это было особенно очевидно, после звонка 18 апреля 1930 года.
Но беседа с Вождём была одна. Более он не звонил, на письма не отвечал, обещанная личная встреча не состоялась… Писателю оставалось только фантазировать
Никаких записей самого Булгакова относительно возможных тем беседы со Сталиным не сохранилось. Правда, большинство булгаковедов полагают, что мысли писателя в этом направлении, будучи переработанными, нашли своё место на страницах «Мастера и Маргариты» и «Кабалы святош».
Но были и другие «наброски», которые Булгаков, насколько известно, в виде текстов не оформлял. Михаил Афанасьевич был замечательным актёром-импровизатором и часто веселил друзей постановкой разнообразных сценок.
Воспоминания об одной из таких сценок оставили нам Константин Паустовский и Елена Булгакова. В собраниях сочинений самого Булгакова вы этой сценки не найдёте — это изложение Елены Сергеевны (мы берём именно его, поскольку оно более подробно и достоверно). Описание это найдено среди её бумаг без каких-то указаний на то, когда, где, кому, при каких обстоятельствах показывал Булгаков эту сценку.
Поскольку текст не относится к числу широкоизвестных, мы приводим его тут целиком с минимальными редакторскими правками.
***
Будто бы
Михаил Афанасьевич, придя в полную безнадёжность, написал письмо Сталину, что так, мол, и так, пишу пьесы, а их не ставят и не печатают ничего, — словом, короткое письмо, очень здраво написанное, а подпись: Ваш Трампазлин.
Сталин получает письмо, читает.
Сталин. Что за штука такая?.. Трам-па-злин… Ничего не понимаю!
(Всю речь Сталина Миша всегда говорил с грузинским акцентом.)
Сталин (нажимает кнопку на столе). Ягоду ко мне!
Входит Ягода, отдаёт честь.
Сталин. Послушай, Ягода, что это такое? Смотри — письмо. Какой-то писатель пишет, а подпись «Ваш Трам-па-злин». Кто это такой?
Ягода. Не могу знать.
Сталин. Что это значит — не могу? Ты как смеешь мне так отвечать? Ты на три аршина под землей все должен видеть! Чтоб через полчаса сказать мне, кто это такой!
Ягода. Слушаю, ваше величество!
Уходит, возвращается через полчаса.
Ягода. Так что, ваше величество, это Булгаков!
Сталин. Булгаков? Что же это такое? Почему мой писатель пишет такое письмо? Послать за ним немедленно!
Ягода. Есть, ваше величество! (Уходит.)
Мотоциклетка мчится — дззз!!! прямо на улицу Фурманова. Дззз!! Звонок, и в нашей квартире появляется человек.
Человек. Булгаков? Велено вас доставить немедленно в Кремль!
А на Мише старые белые полотняные брюки, короткие, сели от стирки, рваные домашние туфли, пальцы торчат, рубаха расхлистанная с дырой на плече, волосы всклокочены.
Булгаков. Тт!.. Куда же мне… как же я… у меня и сапог-то нет…
Человек. Приказано доставить, в чём есть!
Миша с перепугу снимает туфли и уезжает с человеком.
Мотоциклетка — дззз!!! и уже в Кремле! Миша входит в зал, а там сидят Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян, Ягода.
Миша останавливается у дверей, отвешивает поклон.
Сталин. Что это такое! Почему босой?
Булгаков (разводя горестно руками). Да что уж… нет у меня сапог…
Сталин. Что такое? Мой писатель без сапог? Что за безобразие! Ягода, снимай сапоги, дай ему! Ягода снимает сапоги, с отвращением даёт Мише. Миша пробует натянуть — неудобно!
Булгаков. Не подходят они мне…
Сталин. Что у тебя за ноги, Ягода, не понимаю! Ворошилов, снимай сапоги, может, твои подойдут.
Ворошилов снимает, но они велики Мише.
Сталин. Видишь — велики ему! У тебя уж ножища! Интендантская!
Ворошилов падает в обморок.
Сталин. Вот уж, и пошутить нельзя! Каганович, чего ты сидишь, не видишь, человек без сапог!
Каганович торопливо снимает сапоги, но они тоже не подходят. Ну, конечно, разве может русский человек!.. Уух, ты!.. Уходи с глаз моих!
Каганович падает в обморок.
Ничего, ничего, встанет! Микоян! А, впрочем, тебя и просить нечего, у тебя нога куриная.
Микоян шатается.
Ты еще вздумай падать!! Молотов, снимай сапоги!!
Наконец, сапоги Молотова налезают на ноги Мише.
Ну, вот так! Хорошо. Теперь скажи мне, что с тобой такое? Почему ты мне такое письмо написал?
Булгаков. Да что уж!.. Пишу, пишу пьесы, а толку никакого!.. Вот сейчас, например, лежит в МХАТе пьеса, а они не ставят, денег не платят…
Сталин. Вот как! Ну, подожди, сейчас! Подожди минутку.
Звонит по телефону.
Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Константина Сергеевича (Станиславского — Ред.). (Пауза.) Что? Умер? Когда? Сейчас? (Мише.) Понимаешь, умер, когда сказали ему.
Миша тяжко вздыхает.
Ну, подожди, подожди, не вздыхай.
Звонит опять.
Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Немировича-Данченко. (Пауза.) Что? Умер?! Тоже умер? Когда?..
Понимаешь, тоже сейчас умер. Ну, ничего, подожди.
Звонит.
Позовите тогда кого-нибудь еще! Кто говорит? Егоров (Николай Васильевич Егоров — заместитель директора МХАТ, — Ред.)? Так вот, товарищ Егоров, у вас в театре пьеса одна лежит (косится на Мишу), писателя Булгакова пьеса… Я, конечно, не люблю давить на кого-нибудь, но мне кажется, это хорошая пьеса… Что? По-вашему, тоже хорошая? И вы собираетесь её поставить? А когда вы думаете? (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты когда хочешь?)
Булгаков. Господи! Да хыть бы годика через три!
Сталин. Ээх!.. (Егорову.) Я не люблю вмешиваться в театральные дела, но мне кажется, что вы (подмигивает Мише) могли бы её поставить… месяца через три… Что? Через три недели? Ну, что ж, это хорошо. А сколько вы думаете платить за неё?.. (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты сколько хочешь?)
Булгаков. Тхх… да мне бы… ну хыть бы рубликов пятьсот!
Сталин. Аайй!.. (Егорову.) Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну, что ж, платите, платите! (Мише.) Ну, вот видишь, а ты говорил…
После чего начинается такая жизнь, что Сталин прямо не может без Миши жить — всё вместе и вместе. Но как-то Миша приходит и говорит:
Булгаков. Мне в Киев надыть бы поехать недельки бы на три.
— Ну, вот видишь, какой ты друг? А я как же?
Но Миша уезжает всё-таки. Сталин в одиночестве тоскует без него.
— Эх, Михо, Михо!.. Уехал. Нет моего Михо! Что же мне делать, такая скука, просто ужас!..».
***
На что тут можно обратить внимание?
В писательском кооперативе на улице Фурманова (Нащокинский переулок) Булгаковы поселились в 1934 году, Ягоду арестовали в марте 1937 года, так что сценка появилась где-то в этот промежуток времени. В воспоминаниях Паустовского фигурирует, правда, Берия, так что, если он не ошибся, то мог видеть сценку или слышать её изложение заметно позже — году уже в 1938.
Сталин в этом время уже был фактически всевластен и вполне мог именоваться «вашим величеством» (за глаза разумеется). И уж конечно же он мог лёгким движением руки решить все проблемы Булгакова, чего Булгаков, безусловно, хотел.
Булгаков верил (или хотел верить) что он действительно «мой писатель» и Сталин его выделяет из числа писателей.
Действительно ли это было так? Кто знает… По внешним признакам вроде бы так говорить было неправильно. Да, Сталин звонил Булгакову. Но и Пастернаку он звонил (1934 год). А уж с верхушкой Союза писателей он лично общался, причём довольно плотно. Даже с представителями украинской творческой общественности, которые требовали запретить «Дни Турбиных», опять же говорил лично, чего сам автор пьесы не удостоился.
Другое дело, что все эти писатели, поэты, драматурги и критики были советскими, а Булгаков советским писателем не был… Собственно, его нельзя считать совсем уж уникальным в этом смысле (Корней Чуковский тоже, пожалуй, не советский писатель, также как Николай Эрдман, Анна Ахматова и многие другие), но вот из числа этих «незаконных явлений» Сталин Булгакова безусловно выделял.
Обращает на себя внимание отношение булгаковского Сталина к своему окружению. В какой-то степени писатель таким образом подчёркивал особое к себе отношение, а в какой-то… По воспоминаниям мы знаем, что Сталин действительно был склонен к грубоватым шуткам в адрес своих ближайших соратников. Но волю он себе давал только в соответствующей обстановке, чаще всего — во время поздних обедов на ближней даче в Кунцево. Слухи об этом могли ходить, но знать наверняка нравы советского руководства Булгаков не мог.
Что касается внезапно «умерших» Станиславского и Немировича-Данченко, то это относится к числу грубых шуток уже самого Булгакова. Вспомните, в «Роковых яйцах»: «театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами»…
А Трампазлин… У Булгакова случайных имён не бывало и смысл в этом имени наверняка есть, но уж совсем непрозрачный (Паустовский вообще запомнил «Тарзана»). У булгаковедов мы анализа этого псевдонима не нашли. Можно только предположить, что «злин» тут смысловой — от «злить». ТРАМ — Театр рабочей молодёжи (сейчас — «Ленком»), где Булгаков работал режиссёром в 1930 году перед МХАТом (кстати, в качестве представителя театра к нему приходил будущий знаменитый киноактёр Николай Крючков). Связан ли псевдоним с этой аббревиатурой — непонятно.
Одно можно сказать наверняка — Булгаков не собирался злить Дональда Трампа.
Автор — Василий Стоякин